Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]
— Как признать, когда ты экзекуцию джигитам устроил прямо посередь станицы, — оттаявшим голосом объявил еще один всадник.
— Мы ж тебя за москаля приняли, — указывая на студенческую одежду, заговорили казаки разом. — Едва в нагайки не взяли, чтобы без суда руки не поднимал на резвых наших соседей.
— Весь в своего батяку, тот тоже, если что не так, сразу лез на рожон.
— А ни то, вся семья с характером.
— А ежели эти джигиты в мой карман залезли? — поддавая ногой подкатившегося к нему разбойника, просветил станичников Петр. — Едва без денег не оставили, и без московских сувениров.
— Тогда это дело святое, — лица патрульных посерьезнели, они потащили свои плетки из–за голенищ нечищенных сапог. — Надо их на гауптвахту отогнать и там шомполов еще добавить.
— Да их уже отходили как надо, — получше присматриваясь к горцам, заметил казак с урядницкими нашивками. — Токо бы до дому доползли.
— Ты поменьше рассуждай, — одернул урядника подхорунжий. — Надымка и ты Николка, берите басурманов в кольцо и гоните к штабу, там с ними разберутся.
Когда двое малолеток перехватили винтовки в правые руки и погнали джигитов к центру станицы, где располагался штаб русских войск, оставшиеся казаки спрыгнули с седел и окружили начавшего приходить в себя Петра.
— Чуем, совсем ты обмоскалился, Петрашка, — присмаливая толстую цигарку из турецкого табака, подмигнул станичникам старший патруля. — Уж скоро на свое подворье въедешь, а все с пиджаком никак не расстанешься.
— Одежда ладная, — отбрехнулся Петр, проверяя, крепко ли завязан на сакве узел. — С пуговицами и нигде не цепляется.
— У француза тоже была ладная, да где тот француз.
— Да ладно вам, братья казаки, я ж еще студент московского университета.
— Не ладняй горбатого к стенке, все одно толку мало, — засмеялись станичники. По кругу тут–же пошла гулять чапура с чихирем от прошлогоднего урожая. — Надумал обучением удивить, у нас каждый второй малолетка уже в студентах ходит. Скоро чечена сдерживать станет некому.
— Как там в Москве, думают ли объявлять по Шамилю главное направление?
— Что, достал вас набожный абрек? — принимая кружку с домашним вином, сверкнул темными зрачками Петр.
— Не то слово, брат, весь Кавказ взбаламутил. В станице Наурской главарь банды абреков по имени Муса, во время набега на склад с продовольствием, не пожалел ни одного русского солдата из охраны. Досталось и наурцам. Такого еще никогда не было.
— Разговор идет, что он похож на вашего кровника, тоже однорукий и одноногий.
— А что же он в Наурской сразбойничал, а не в Стодеревской, — недобро ухмыльнулся Петр. — Кажись, в той станице кровников у него нет.
— Про это мы спросим, когда заарканим его как паршивого барана.
— Если бы генерала Ермолова не отправили в отставку, шамилями бы с мусами у нас не пахло. А теперь к ихнему имаму не только равнинные балкарцы с карачаевцами потянулись, но и смирные до этого адыги с абхазами. Осетины, и те начали делиться на два лагеря — одни мусульмане, а вторые отбивают поклоны нашему Христу да своему Вастерджи.
— Скоро грузины с азербайджанцами и армянами за оружие возьмутся, вот какие, Петрашка, дела. Шамиль всей России объявил газават.
— Мало ли их объявляли, — вытирая усы рукавом пиджака, отозвался Петр. Его неприятно удивил рассказ про абрека Мусу, он подумал о той странности, что человеческий обрубок до сих пор жив. Если это так, то пора бы поставить на нем окончательную точку. Не выказывая охватившего его нервного волнения, рассказал о слухах, ходивших среди московских офицеров, — Говорят, что чеченцев с дагестанцами с насиженных мест сгонять не будут. Их оставят в тылу войск и начнут приучать ко всему русскому. А сами войска пошлют на турецкую территорию, чтобы продвигаться дальше на Индию.
— Вот оно как, братья казаки! С кавказцами, значит, поступим как с татарами, а сами пойдем омывать сапоги в Индийском океане, — огладил литые усы подхорунжий.
— Все по писанному, как завещал нам Чингисхан, — усмехнулся казак со шрамом через всю скулу.
Терцы дружно засмеялись, довольные мирным исходом дела с немирными кавказцами.
— Как там мои родственники? — дождавшись, когда станичники утихнут, спросил Петр. — Почти три месяца прошло, как письмо из дому получил.
— Опомнился, наш ученый студент, чего сразу не спросил? — вновь оживились казаки. — А теперь придется потерпеть, знаешь присказку, что сладкое на последок?
— Говорите уж, что вы из меня жилы тянете! — не выдержал Петр. — По глазам вижу, что весть хорошая.
— Пляши, Петрашка, — хлопнул в ладоши бывший товарищ детства, ныне носивший погоны подхорунжего. — Твой батяка полковником стал, по старому, значит, казачий старшина.
— Ему войскового присваивали, но тогда надо было со всей семьей перебираться в Пятигорскую или в Кизляр. А он не захотел.
— Вот это новость! — оторопел от неожиданности Петр, помнивший о провинности отца во время боевых действий в Париже, когда тот взял силой французскую девушку Софи д, Эстель — свою будущую супругу, а его мать. Из–за этого батяку лишили возможности получить звание сотника и на долгие годы напрочь заморозили в продвижении по службе. — Что же это получается?
— А то, брат казак, — дурашливо растопырил руки в стороны старший в отряде. — Видать, преставился тот ясновельможный начальник, исполнявший указ Александра Первого задерживать Даргана Дарганова в повышении в чине.
— А Панкрат, старший твой братец, Петрашка, сменил погоны хорунжего на эполеты сотника.
— Ну дела! И мне никто ничего не прописал, — не мог придти в себя Петр. — Когда же их успели произвести?
— Да вот на Пасху указ перед станицей зачитали.
— Ставь магарыч, студент, за добрую весть…
И снова под колеса двуколки легла широкая дорога на Моздок, укатанная войсковыми обозами. Ездить в одиночку по тракту по прежнему было опасно, несмотря на то, что по ней взад и вперед сновали запряженные рысаками экипажи с разными чинами и тащились убогие осетинские арбы с равнодушными волами в спарке. Набеги абреков из чеченских с дагестанскими аулов не прекращались никогда. Работали под немирных и банды из местных черкесов. Перед отъездом из гостиницы Петр вытащил из–под сидения сверток с полным комплектом вооружения терского казака, но черкеску с папахой одевать не стал, рассудив, что для станичников студенческая форма представительнее. Терцы с уважением относились к ученой молодежи, признавая за ней будущее своего сословия. Расположив шашку с пистолетом и винтовкой так, чтобы ими можно было воспользоваться в любой момент, Петр пустил кабардинца в размеренный галоп. Скоро показалась горная гряда, дорога втянулась в долгое ущелье с гремливой речушкой, склоны которого или поросли корявым лесом, или обрывались голыми неприступными скалами. Все чаще на вершинах начали появляться вооруженные до зубов всадники, застывающие каменными истуканами на самом краю отвесных обрывов. Казалось, они парят в прозрачном воздухе, жестокие и невозмутимые. Небольшие отряды разбойников и раньше виднелись сквозь марево степного простора, но ближе, чем на расстояние ружейного выстрела, они никогда не приближались. А в ущелье все зависело от того, кто быстрее нажмет на курок. Особенно опасными были участки со сглаженными склонами и с островками леса на них. Наблюдатель на вершине мог подать сигнал прятавшимся в кустарнике сообщникам и стремительный бросок абреков не продлился бы и пяти минут. Но все пока обходилось по мирному, видимо студенческая униформа отбивала у бандитов охоту нападать на одинокого путника из–за вечного у последних безденежья. И все равно, приехав в Моздок казак решил провести ночь в местной гостинице.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
